Неточные совпадения
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С
часу на
час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и
замерло.
Но зазвонил колокольчик. Присяжные совещались ровно
час, ни больше, ни меньше. Глубокое молчание воцарилось, только что уселась снова публика. Помню, как присяжные вступили в залу. Наконец-то! Не привожу вопросов по пунктам, да я их и забыл. Я помню лишь ответ на первый и главный вопрос председателя, то есть «убил ли с целью грабежа преднамеренно?» (текста не помню). Все
замерло. Старшина присяжных, именно тот чиновник, который был всех моложе, громко и ясно, при мертвенной тишине залы, провозгласил...
Старуха сама оживала при этих рассказах. Весь день она сонно щипала перья, которых нащипывала целые горы… Но тут, в вечерний
час, в полутемной комнате, она входила в роли, говорила басом от лица разбойника и плачущим речитативом от лица матери. Когда же дочь в последний раз прощалась с матерью, то голос старухи жалобно дрожал и
замирал, точно в самом деле слышался из-за глухо запертой двери…
Домик, в котором жил Палач, точно
замер до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь
часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.
Так прошло
часа полтора. Не могу изобразить, что я вынес в это время. Сердце
замирало во мне и мучилось от беспредельной боли. Вдруг дверь отворилась, и Наташа выбежала на лестницу, в шляпке и бурнусе [плащ-накидка с круглым воротником, на подкладке]. Она была как в беспамятстве и сама потом говорила мне, что едва помнит это и не знает, куда и с каким намерением она хотела бежать.
Когда я приехал в Р., было около девяти
часов вечера, но городская жизнь уже затихала. Всенощные кончались; последние трезвоны
замирали на колокольнях церквей; через четверть
часа улицы оживились богомольцами, возвращающимися домой; еще четверть
часа — и город словно застыл.
Протестовать бесполезно; остается только раз навсегда изъявить согласие на всякие случайности и
замереть. И вот, если вы выехали в восемь
часов утра и рассчитывали попасть в"свое место"
часов в десять вечера, то уже с первого шага начинаете убеждаться, что все ваши расчеты писаны на воде и что в десять-то
часов вряд вам попасть и на вторую станцию.
Он
замирал от ужаса и не верил самому себе; наконец решился не быть завтра — и явился ранее назначенного
часа.
В нестерпимой тоске, ежеминутно трепеща и удивляясь на самого себя, стеная и
замирая попеременно, дожил он кое-как, запершись и лежа на диване, до одиннадцати
часов утра следующего дня, и вот тут-то вдруг и последовал ожидаемый толчок, вдруг направивший его решимость.
Но таким ты предстал мне в
час тихого мечтания, в вечерний
час, когда поля покрывались мраком, вдали
замирал шум хлопотливого дня, а вблизи все было безмолвно, и лишь ветер шелестил в листьях, и лишь жук вечерний пролетал мимо.
Ночью она ворочалась с боку на бок,
замирая от страха при каждом шорохе, и думала: «Вот в Головлеве и запоры крепкие, и сторожа верные, стучат себе да постукивают в доску не уставаючи — спи себе, как у Христа за пазушкой!» Днем ей по целым
часам приходилось ни с кем не вымолвить слова, и во время этого невольного молчания само собой приходило на ум: вот в Головлеве — там людно, там есть и душу с кем отвести!
Часа два он мне рассказывал о еретиках, и так хорошо, с таким жаром, — просто
замер я, только гляжу на него в полном удивлении. Ряску сбросил, остался в стареньком подряснике, прыгает по горнице, как дрозд по клетке, и, расписывая узоры в воздухе правою рукой, словно сражается, шпагой размахивая.
Более
часа не отходил он от фортепьяно, много раз повторяя одни и те же аккорды, неловко отыскивая новые, останавливаясь и
замирая на уменьшенных септимах.
Литвинов не вернулся домой: он ушел в горы и, забравшись в лесную чащу, бросился на землю лицом вниз и пролежал там около
часа. Он не мучился, не плакал; он как-то тяжело и томительно
замирал. Никогда он еще не испытал ничего подобного: то было невыносимо ноющее и грызущее ощущение пустоты, пустоты в самом себе, вокруг, повсюду… Ни об Ирине, ни о Татьяне не думал он.
Лепет прерывал поцелуи, поцелуи прерывали лепет. Головы горели и туманились; сердца
замирали в сладком томленьи, а песочные
часы Сатурна пересыпались обыкновенным порядком, и ночь раскинула над усталой землей свое прохладное одеяло. Давно пора идти было домой.
У Зарецкого сердце
замерло от ужаса; он взглянул с отвращением на своих товарищей и замолчал. Весь отряд, приняв направо, потянулся лесом по узкой просеке, которая вывела их на чистое поле. Проехав верст десять, они стали опять встречать лесистые места и
часу в одиннадцатом утра остановились отдохнуть недалеко от села Карачарова в густом сосновом лесу.
Охоня стала ходить к судной избе каждое утро, чем доставляла немало хлопот караульным солдатам. Придет, подсядет к окошечку, да так и
замрет на целый
час, пока солдаты не прогонят. Очень уж жалела отца Охоня и горько плакала над ним, как причитают по покойникам, — где только она набрала таких жалких бабьих слов!
И тогда, не дыша, на целые, казалось,
часы он
замер в неподвижности, гася всякую мысль, удерживая громкое дыхание, избегая всякого движения — ибо всякая мысль было безумие, всякое движение было безумие.
Все удаляется.
Замирают шаги: раз-два! раз-два! Издалека музыка еще красивее и веселее. Еще раз-другой громко и фальшиво-радостно вскрикивает медным голосом труба, и все гаснет. И снова на колокольне вызванивают
часы, медленно, печально, еле-еле колебля тишину.
— Мне не дают… Я не могу быть… добрым! — едва проговорил я, затем дошел до дивана, упал на него ничком и четверть
часа рыдал в настоящей истерике. Она припала ко мне, обняла меня и как бы
замерла в этом объятии.
Я припала, на постель; жду, сама вся
замерла и не знаю, чего и кого ждала; только тяжело у меня было в этот
час.
Я говорил ясно, точно, отделывая фразы; я смотрел в то же время на стрелку
часов и думал, что, когда она будет на шести, я стану убийцей. И я говорил что-то смешное, и они смеялись, а я старался запомнить ощущение человека, который еще не убийца, но скоро станет убийцей. Уже не в отвлеченном представлении, а совсем просто понимал я процесс жизни в Алексее, биение его сердца, переливание в висках крови, бесшумную вибрацию мозга и то — как процесс этот прервется, сердце перестанет гнать кровь и
замрет мозг.
Вскоре за первым послышался второй, потом третий свисток. Еще через четверть
часа — прощальный гул пронесся вниз по реке и
замер. Очевидно, пароход обогнул тобольскую гору и партия плыла дальше. Я видел в воображении, как раскрываются брезенты, молодые люди и девушки жадно глядят из-за решеток, как тихо уплывают берега, церкви, здания Тобольска. И может быть, им видна еще на горе стена моей тюрьмы. Тупое отчаяние, над которым глухо закипало бессильное бешенство, овладело моей душой…
Это бывает с непьющими, когда они случайно напьются. До последней черты, до последнего мгновенья сохраняют они сознание и потом вдруг падают как подкошенные. Иван Ильич лежал на полу, потеряв всякое сознание. Пселдонимов схватил себя за волосы и
замер в этом положении. Гости стали поспешно расходиться, каждый по-своему толкуя о происшедшем. Было уже около трех
часов утра.
Появление швейцара всегда особенно волновало сердца девочек. Появлялся он единственно с целью вызвать ту или другую воспитанницу в неприемный
час к посетившим ее родственникам. Поэтому один вид красной, расшитой галунами ливреи заставлял
замирать ожиданием не одну юную душу.
Прошло, вероятно, не менее
часа. Мои ноги затекли от сидения на корточках, и я начала уже раскаиваться, что напрасно беспокоилась, — княжне, очевидно, не грозила никакая опасность, — как вдруг легкий шелест привлек мое внимание. Я приподнялась с пола и
замерла от ужаса: прямо против меня в противоположных дверях стояла невысокая фигура вся в белом.
Приказ, за подписью коменданта Седого, объявлял, что, ввиду военного положения, гражданам запрещается выходить после девяти
часов вечера.
Замерло в поселке. Нигде не видно было огней. Тихо мерцала над горою ясная Венера, чуть шумел в темноте прибой. Из деревни доносились пьяные песни.
Даже
часы молчали… Княжна Тараканова, казалось, уснула в золотой раме, а вода и крысы
замерли по воле волшебства. Дневной свет, боясь нарушить общий покой, едва пробивался сквозь спущенные сторы и бледными, дремлющими полосами ложился на мягкие ковры.
Второй
час ночи. Опять она одна, в своей комнате, разделенной, как и там, в розовом предводительском доме губернского города, на две половины высокою драпировкой. И так же, как там, в ночь бурной сцены, она лежит в фланелевом халатике, на кровати. Вся квартира
замерла. В передней сонный лакей ждет возвращения Александра Ильича с вечера.
Кое-где раздавалось ржание коней, и то немедленно было удерживаемо рукою, управлявшею ими; редко где стучало оружие об оружие, и тотчас стук этот
замирал, как будто и металл согласовался в эти
часы с подчиненностью человека.